В предыдущих историях мы встречались с вавилонскими учениками талмудических академий, которые совершили восхождение в Землю обетованную и обрели страну своих предков ценой страдания. Сегодня речь опять пойдет о нелегкой судьбе пришельца из Вавилона.

На самом деле вавилонские евреи не были париями в Стране Израиля. Это меньшинство оказывало немалое влияние на культурную и религиозную жизнь. Многие из бывших жителей Вавилона занимали высокие места в академической иерархии уже в эпоху танаев. Например, у рабби Йегуды га-Наси, редактора Мишны и самого прославленного из династии патриархов, правящих, по сути дела, Страной Израиля в позднеримский период, был соратник рабби Хия, вавилонянин. Он был одним из самых знаменитых ученых своего времени. Впрочем, в отношениях между ним и патриархом было немало коллизий.

Но перейдем же к нашему герою. Молодой ученый Ханина бар Хама прибыл из Вавилона. Было это уже в последние годы правления рабби Йегуды га-Наси. Ханина поселился в Сефории, где жил и рабби Йегуда. И вскоре, как человек ученый, Ханина сблизился с патриархом.

Знания вавилонянина были столь обширны, что он мог бы претендовать на статус «мудреца». «Мудрецов» назначал сам патриарх, они освобождались от налогового бремени и могли не работать, а спокойно заниматься изучением и толкованием Закона. Однако, при жизни патриарха, должность Ханине получить не удалось, и тому было много причин. Ему пришлось делить свое время между учеными штудиями и торговлей медом, которая, судя по косвенным упоминаниям, со временем стала весьма успешной и принесла мудрецу достаток. Впрочем, не будем утруждать читателя биографическими подробностями, благо их немало, и перейдем к нашему рассказу.

Иерусалимский Талмуд, Таанит 4:2 68а

&&Рабби (Йегуда га-Наси) назначал двух «мудрецов».
Если они были достойны, то оставались, а если нет — то удалялись.
А когда умирал (Йегуда га-Наси), то велел сыну: Не поступай так, а назначай изо всех только по одному, и первым назначь Ханину бен Хаму.

А сам он почему его не назначил?

Раби Дероса рассказывал, что говорили против него сефорийцы, поэтому и не назначил.
Сказал (Ханина): Оттого что они говорят, так вы поступаете?!
Сказал (Рабби Йегуда): Если мы исполняем их волю когда нам угодно, то следует исполнить ее и когда нам это не угодно…

Сказал рабби Лиэзер сын рабби Йосе: Это все потому, что обучал его (рабби Йегуду га-Наси) библейским стихам публично. Рабби восседал и толковал стих: «А уцелевшие из них убегут и будут на горах, как голуби долин; все они будут стенать (гомиот)…» (Иезекиль 7:16).

Поправил его (Ханина бен Хама): Следует говорить «стонать» (гомот).
Спросил у него (рабби Йегуды га-Наси): Кто тебя учил Писанию?
Сказал ему (Ханина бен Хама): Раби Хамнуна-книжник в Вавилонии.
Сказал ему: Когда вернешься туда, то скажешь ему, что я назначил тебя мудрецом.
И понял тот, что не будет назначен при жизни его (рабби Йегуды га-Наси).

А когда тот умер, то пришел его сын назначить рабби Ханину, но он отказался, сказав: Не могу я быть назначенным, ибо следует рабби Эфесу Южанину быть предо мной. А был там один старец, и он так говорил: Если Ханина предо мной, то я второй, если рабби Эфес Южанин предо мной, то я второй.

И принял на себя рабби Ханина быть назначенным третьим.
Говорил р. Ханина: Удостоился я долголетия. Возможно, что из-за этого происшествия, а возможно из-за того, что, идя из Тиберии в Сефорию, я уклонялся от своего пути и шел поклониться рабби Шимону сыну Халафты в Эйн-Теэна, не знаю я точно.&&

Итак, рабби Йегуда га-Наси, глава мудрецов и верховный чин в римской иерархии, ответственный за взимание налогов в Палестине, назначает двух «мудрецов», что дает им право не платить налогов и предаться всецело академической деятельности. Эти должности освобождались только в случае недостойного поведения избранных. То есть если «мудрецы» действовали в согласии с патриархом, у него не было причин лишать их статуса. Однако в случае конфликта, патриарх мог «мудреца» уволить. Соответственно, для получения этой должности необходимо было дождаться либо смерти предшественника, либо его проступка. Умирая, патриарх просит сына и наследника ужесточить правила назначения на эту почетную должность. Отныне будет избираться только один «мудрец», и он получит статус пожизненно. Ужесточив правила отбора, патриарх беспокоится об одном из возможных претендентов, назначение которого следует ускорить. Почему же, спрашивает рассказчик, он не назначил его сам, будучи еще в добром здравии?

Рассказчик знает, что на смертном одре вспоминают важные упущения. Создается впечатление, что рабби Йегуда га-Наси хочет загладить свою вину перед мудрецом. Наш рассказчик приводит мнения разных авторитетов о том, почему Ханина не получил пост «мудреца». Согласно первой гипотезе, сефорийцы не хотели видеть на этом месте вавилонянина. Они считали, что если уж положено терпеть никчемного интеллигента, то пусть будет свой, а не чужак. Идя навстречу народной воле, патриарх не рискнул сделать Ханину «мудрецом», и тот вынужден был зарабатывать свой хлеб в поте лица. А в ответ на возмущение Ханины патриарх отвечает вполне в духе демократического правителя — волю народа следует принимать во внимание, даже тогда, когда она противоречит твоей собственной. Но все эти доводы не удовлетворяют рассказчика.

Второе объяснение гораздо драматичнее: оно представляет собой инсценировку происшествия, в результате которого карьера Ханины была испорчена. Рабби Йегуда га-Наси выступает с публичной проповедью, где присутствуют ученые Сефории. Он толкует загадочный стих из пророка Иезекиля, но само толкование нам не удается услышать, ибо в цитируемом мудрецом по памяти стихе чуткое ухо молодого ученого улавливает ошибку. Вместо прозаического гомот, как на самом деле у пророка, рабби Йегуда га-Наси использует принятую в поэтических выражениях форму гомиот. Преданный точности вавилонянин, коему честь библейского стиха не менее важна, чем честь учителя, поправляет патриарха. Он, приняв поправку, с холодной любезностью осведомляется, у кого же ученый собрат столь славно выучил Священное Писание. Ничего не подозревающий Ханина не без гордости сообщает, что сам Хамнуна-книжник, известный своей необычайной эрудицией, был его учителем. И тогда следует убийственный в своей холодной жестокости ответ: «Когда ты увидишь своего учителя воочию, лишь тогда ты удостоишься назначения». Разгневанный патриарх прозрачно намекает на то, что пока он жив, Ханине не на что рассчитывать. Ведь для того, чтобы стать мудрецом, требовалось рукоположение, а это могло бы произойти только в Стране Израиля. Уехав к своему учителю, Ханина назначения не получит, а оставшись в стране — не увидит учителя. Излишне объяснять, что перед нами талмудический юмор; так могли бы шутить оксфордские профессора — холодновато, вежливо и жестоко.

Наш герой уходит домой, прекрасно понимая, что возможность получить титул «мудреца» он упустил. По крайней мере, пока обиженный патриарх жив. Несостоявшийся мудрец безропотно принимает приговор патриарха. Теперь его ожидает одиночество и труд. Он остается в Стране Израиля, но не жажду мести лелеет в своей душе, а понимание.

Перед смертью рабби Йегуда испытывает угрызения совести и просит побеспокоиться о дерзком вавилонянине, столь сведущем в Писании.

Так, пусть и на смертном одре, старый мудрец признает право молодого на достойное место среди собратьев. Но тут выясняется, что Ханина не одинок среди коллег, тщетно ожидающих назначения. Старый мудрец рабби Эфес, современник рабби Йегуды га-Наси, человек тихий и незаметный, тоже чужой среди горделивых сефорийцев, по происхождению южанин, оказывается, никогда не получал назначения от своего патрона. А еще Ханина считает себя не вправе получить чин в обход другого старца, давно дожидавшегося должности.

С достойным восхищения спокойствием мудреца наш герой принимает свой удел быть третьим. Но Всевышний дарует ему долголетие, и в присутствии коллег, сочувствующих, чад и домочадцев он наконец-то получает титул. Об этом, правда, рассказчик даже не упоминает – зачем говорить о вещах само собой разумеющихся.

В заключительной сцене рассказа рабби Ханина бен Хама занимается наиболее пристойным для мудреца делом — он сомневается. Герой недоумевает, почему он удостоился долголетия. Долголетие есть дар свыше, очевидно, за какие-то за заслуги.

Была ли тому причиной готовность рабби Ханины безропотно принять опалу, а затем вновь поступиться славой и обречь себя на ожидание? Или благосклонность небес была выказана ему за то, что он, возвращаясь из деловых поездок, всякий раз навещал старого деревенского мудреца рабби Шимона бен Халафту – одинокого аутсайдера, далекого от сефорийского истеблишмента? В этой фразе мудрец с олимпийским спокойствием приравнивает годы ожидания своего признания к часам, потраченным на дорогу к одинокому старцу.

Время, в конечном счете, только иллюзия. Поэтому рабби Ханина полагает, что разница между двумя его благими поступками невелика, а сходство в том, что в обоих случаях нужно было просто поступиться собой ради другого. Иной, заложником которого, по широко цитируемому высказыванию Левинаса, является всякий, кто жил и мыслил, всегда с готовностью возникает на пути мудреца и ожидает его поступка.