Пункт первый: "Маркус Зузак родился в 1975 году и вырос на рассказах родителей — эмигрантов из Австрии и Германии, переживших ужасы второй мировой войны". Ему тридцать один. Я родилась всего на год позже. Но мои родители принадлежат к поколению "сразупослевойны". Я внучка Победы, и я почти ничего не слышала о войне от деда. А он - сын войны. Такая вот "верткая пуля", долетевшая до другого полушария. И непонятно почему пролетевшая мимо меня.
Пункт второй: название романа "Книжный вор". Первую книгу Лизель Менингер украла в десять лет. Точнее, она подобрала "Наставление могильщику", когда хоронили ее брата, не доехавшего до приемных родителей. Она еще не умела читать, но книги стали для нее символом отчаяния - и надежды. По "Наставлению могильщика" приемный отец Ганс Хуберман учил ее читать. Позже, когда на площади небольшого городка Молькинг загорятся костры из книг, она украдет еще одну. Еще позже Лизель начнет таскать книги из дома бургомистра, решив отомстить за отказ от услуг ее приемной матери-прачки. А жена бургомистра подарит ей записную книжку и посоветует начать писать самой. Лизель уже четырнадцать. Она пишет по ночам в подвале. В одну из таких октябрьских ночей 1943 года сигнал тревоги запоздал. Все обитатели Химмель-штрассе погибли. Но не Лизель. Раньше ее спасали чужие книги. Теперь она выжила благодаря собственной. Благодаря тому, что была книжной воришкой.
Пункт третий: "австралийские и американские критики называют Зузака «литературным феноменом» и признают одним из самых изобретательных и поэтичных романистов нового века". Эти слова не говорят ничего. "Книжный вор" написан от первого лица. От лица смерти, говорящей о себе в мужском роде, скорее всего - от лица не называющего себя Азраила, ангела смерти. Это он подбирает записи Лизель, когда та мечется по разбомбленной улице, не веря, что приемных родителей больше нет. Записи, понятное дело, носят название "Книжный вор". Роскошное остранение - взгляд на гитлеровскую Германию глазами обычных, запуганных, полуголодных, несчастных людей. Запуганных, но не равнодушных. Роза Хуберман, приемная мать Лизель, бранившая и колотившая ее, без единого слова согласилась спрятать в подвале еврея - сына человека, научившего ее мужа играть на аккордеоне. Ганс Хуберман дал другому еврею, гонимому в Дахау, корку хлеба и получил за это хлыстом. Друг Лизель Руди Штайнер преклонялся перед чернокожим спортсменом Джесси Оуэнзом. Есть, конечно, и обожающая фюрера фрау Хольцапфель, не отпускавшая в своей лавке товара тому, кто не скажет "Хайль Гитлер!". Но все они равны перед Азраилом, бережно забирающим их души. Это его работа.
Ему все равно? Нет. Он удивляется, когда у него есть для этого время. "Я хотел многое сказать книжной воришке о красоте и зверстве… Я хотел объяснить, что постоянно переоцениваю и недооцениваю род человеческий — и редко просто оцениваю. Я хотел спросить ее, как одно и то же может быть таким гнусным и таким великолепным, а слова об этом — такими убийственными и блистательными". Но старуха Лизель просто удивится своим записям, преподнесенным ей смертью, и спокойно отойдет в мир иной.
Пункт четвертый: краски. Я не нашла в отзывах на роман подходящей цитаты, поэтому просто "краски". Смерть по определению находится "над схваткой". Ей нет дела до политики и идеологии. Но ей хочется видеть небо цвета темного-темного шоколада. "Сначала краски, потом люди". Зузак работает грубыми, резкими, яркими мазками. Вот снежно-белое небо в день смерти брата Лизель. Вот лимонные волосы Руди Штайнера. Вот Ганс, маляр, красит жалюзи горожан в черный цвет для светомаскировки. Вот красное небо, не пощадившее Ганса и Розу Хуберман, равнодушно смотрит на Лизель, вцепившуюся в скалящий белые зубы аккордеон приемного отца. Но смерть не утерпела и взяла книжку Лизель, став, таким образом, "книжным вором". "Я отвлекаюсь на эти истории, как на краски". Привет европейскому литературному авангарду двадцатых годов, Маркус. Вы прекрасно вписались бы туда по стилю. И, может быть, даже как-нибудь оказались бы в одном подвале с Лизель, чтобы выжить.
Пункт пятый: "Зузак — лауреат нескольких литературных премий за книги для подростков и юношества". Книги, которые на меня повлияли, я называю "испортившими мне жизнь". "Книжный вор" из их числа. Пусть он испортит жизнь как можно большему числу людей, которых Всемирная организация здравоохранения именует молодыми. Потому что краски Зузака сильнее отпечатаются в их сердцах. Потому что у смерти нет черного балахона и косы. Потому что порой Азраил очень сильно устает - как в тот день, когда заработали печи в Освенциме.
