Subject: Из уездного города N. с любовью

дорогой П.,

вот я и уехал из Москвы и приехал, куда ехал.
Ты сказал: я ненавижу твою поездку. Ты сказал: умоляю, только не рассказывай мне о ней ничего, ради бога.
Я не знаю, как так писать тебе, чтобы ничего не рассказывать, но не писать не могу.

Будем считать, что я нахожусь в уездном городе N. Это огромный город – занимает целый мыс, – но в основном одноэтажный. Краснокирпичные домики с зелеными ставнями, а кое-где и лакированные коричневые, de luxe. Повсюду абрикосовые деревья и вишни, вишни.
Здесь ездят трамваи, старые автомобили и очень много таксей – кого возят, непонятно.

Музыкой местные жители прочно застряли в 90-х, если не в 80-х. Каждый вечер здесь в вольной последовательности чередуются земля в иллюминаторе, любите девушки простых романтиков, вишневая «девятка», вся в слезах и в губной помаде и все такое прочее. Тебе бы понравилось – ты же чем-то подобным проаккомпанировал свой последний фильм.

У меня тут милый мальчик-сосед – столкнулись в коридорчике. Ты бы ему непременно дал какую-нибудь роль второго плана: однокурсник главного героя, брат главной героини, диджей в ночном клубе или, наконец, санитар на скорой, которая увозит откачивать главного героя. Русый хайр до плеч, темные брови и точеный нос, и бедра тоже – наш любимый размерчик. Но ты ничего такого не подумай – он со своей девушкой и вообще слишком серьезный.

Re: Из уездного города N. с любовью
милый В.,
я много работаю и пытаюсь тебя забыть, но не могу.
Только не пиши мне больше таких писем. Это все очень симпатично, но я хочу больше и я хочу лучше. Напиши иначе.

Re: Re: Из уездного города N. с любовью

дорогой П.,

пишу тебе с пляжа, отправлю потом – про wi-fi тут слыхом не слыхивали.
Здешнее море как болото – теплое, непрозрачное и несоленое, и мелкое настолько, что homo N.-us ходит по дну руками, а не ногами. И, возможно, комплексует.

В целом же этот город комплексует, что он не Петербург, и скорбит о том, что Петр переориентировал свою внешнюю политику на Запад. Впрочем, скорбь скорбью, а памятник ему все-таки поставили – одна из главных достопримечательностей, между прочим, за отсутствием лучших.

Вообще, городку порядком не везло. Только построив, его срыли (по условиям мира с турками) и восстановили потом только через полвека. Только восстановили – и через несколько лет стратегическое значение у него украл крымский Севастополь. Он остался крупным торговым портом, но только его собрались объявить губернским городом, как инертные бюрократы и недоброжелатели из городов-конкурентов – Керчи и Одессы – начали откровенное вредительство: закрыли городской банк, настроили по побережью еще мелких портов – чтобы нагадить местному порту, отрезали от градоначальства несколько городов и присоединили их бог знает куда, за тридевять земель, и наконец, перенесли карантин для иностранных судов в Керчь, так что в Азовское море половина их уже не доплывала, и наш городок остался с носом и статус международного порта потерял.

Надо сказать, что никакой он не уездный город и почти никогда им не был. Был крепостью-комендатурой, градоначальством, окружным городом области Войска Донского, месяц побыл даже столицей Украинской народной республики и больше года – деникинской России. Но как ни назови – все равно квинтэссенция российской провинции. Вывески феерические, какие только в провинции встречаются и услаждают глаз, не уступая Ильфу & Петрову: Общество с ограниченной ответственностью «Легенда», сеть универсамов «Аида», продуктовый магазин «Кардинал» на улице Социалистической (-- Где куру брали? – А в «Кардинале» на Социалистической), салон мебели «Белые ночи». Я ж говорю, всё жалеют, что не стали Петербургом.

Еще тут удивительный общепит: вместо собственной рыбы и всякого прочего добра – одни суши из океанской рыбы да пицца, суши и пицца, суши и пицца. Видимо, dine out у них значит поесть суши или пиццу, а все остальное зачем – остальное и дома можно приготовить. Фаст-фуда тут тоже нет – такой вот город, неиспорченный хот-догами и Макдональдсом. Какие-нибудь квасные патриоты могут этим гордиться.

Официанты повсюду довольно неотесанные. Впрочем, повстречался мне один хорошенький бармен. Я угостил его пару раз. Ну и, в общем. Туалет, кстати, был идеально чистый. Мальчик оказался страстный, послушный и заметно старался, но я все время думал только о тебе.

Re: Re: Re: Из уездного города N. с любовью

милый В.,
я получил твое письмо, но это по-прежнему не то, что мне нужно. Я напишу письмо, которое хотел бы получить. Если можешь, озаглавь его и подпиши.
Хочу тебя, как всегда.
П.

Я уехал из Москвы не затем, чтобы забыть тебя, – ведь если я забуду тебя, я останусь в пустоте. Расскажи мне обо всем, что ты делаешь. Какую книгу читаешь, какой фильм смотрел, какой диск купил. Не простудился ли ты и бросил ли кокаин? Я хочу все делить с тобой, только не рассказывай, если познакомишься с кем-нибудь, кто тебе действительно нравится.
Обожаю тебя.

Re: Re: Re: Re: Из уездного города N. с любовью

дорогой П.,

Я уехал из Москвы не затем, чтобы забыть тебя, – ведь если я забуду тебя, я останусь в пустоте. Расскажи мне обо всем, что ты делаешь. Какую книгу читаешь, какой фильм ты смотрел, какой диск купил. Не простудился ли ты и бросил ли кокаин? Я хочу все делить с тобой, только не рассказывай, если познакомишься с кем-нибудь, кто тебе действительно нравится.
Обожаю тебя.
Твой В.

Я почти что поступил, как ты просил, но потом понял, что ты издеваешься, что это, наверняка, такая фишка из какого-нибудь твоего любимого ретро. Но если ты хочешь больше про себя, чем про меня, – пожалуйста.

Ведь, как бы ты ни злился, я поехал в эту глушь, глухую провинцию у моря, именно в твою честь. Не ты ли чтишь Чехова как самого сексуального писателя в русской литературе, потому что сексуальность для тебя – производное от ироничности? Не ты ли таскал меня на разные постановки «Вишневого сада» и «Дяди Вани» и рассказывал про чеховских еврейских такс – Брома Исаевича и Хину Марковну. Чехов здесь – главное достояние, икона локального патриотизма. Он смотрит отовсюду, похожий на Пушкина, Дзержинского и раввина одновременно. Есть даже казино-бар «Чехонте».

Не ты ли долгими зимними вечерами ставил мне все картины с Фаиной Георгиевной – от «Пышки» до «Первого посетителя», не у тебя ли висит девичий портрет Фанечки Фельдман, не ты ли шутишь ее шутки? Здесь стоит Мариинская женская гимназия, где она училась, здесь ее отчий дом – двухэтажный двухцветный особняк с обширным балконом над входом, а рядом поставили памятник, запечатляющий ее в момент произнесения крылатого «Мули…». Бронзовая Фаина Георгиевна в ботиночках на шнуровке, с кошельком и зонтиком. Особенно удался зонтик. Лицо вышло не очень похоже, на мой взгляд.

Не твой ли род восходит к местечковым раввинам, не ты ли впервые объяснил мне, что такое черта оседлости? В этом городе жила большая еврейская община со своей бизнес-элитой – купцы были, банкиры. Пока местное градоначальство не приписали к области Войска Донского, и тогда евреев – кроме тех, что с учеными степенями, и госслужащих – стали отсюда выселять. Ты бы за глаза решил, что в этом-то и состоит причина его упадка, и, возможно, был бы прав.

Среди прочих еврейских почетных граждан тут жил аптекарь Парнох, отец Валентина Парнаха, поэта, полиглота и хореографа. Парнах окончил с отличием ту же гимназию, что и Чехов, жил в Петербурге и Париже, путешествовал по Ближнему Востоку, изучал инквизицию, переводил португальских поэтов-маранов и, как считается, привез в Россию джаз, твой любимый джаз. Сестра его, поэт София Парнок… Ну да ты, наверное, читал ее стихи, в отличие от меня. Я только знаю, что она вдохновила Цветаеву на ее лучший цикл.

А еще тут нашел свой последний приют генерал Ренненкампф, скрывавшийся под именем грека Мандусакиса. Надо же было придумать такое имя, да еще и прикинуться греком – ни на кого прибалт немецкого происхождения, этакий типичный царский генерал с брюхом и вислыми усами, не был похож менее, чем на грека. Неудивительно, что его раскрыли. И расстреляли – по личному распоряжению Антонова-Овсеенко. Я думаю, хорошо было бы тебе снять о нем фильм. Сейчас снимают о всяких героях – пусть не самых удачливых, типа Колчака, но героях. А этот был такой лох и придурок, или, как ты бы сказал, шлимазл. Герой своего времени, но без лишнего пафоса. Зритель бы ему не сочувствовал. Он продул все возможные сражения и в Русско-японской и в Первой мировой, еще и ослушался приказа ставки и не пришел на помощь другому генералу – вроде как из-за личной неприязни. Армию того окружили, а сам он был убит. После этого Ренненкампфа уволили в отставку. Только и умел, что подавлять восстания да воровать. Его почти засудили за казнокрадство, а в Китае, когда топил в крови боксерское восстание, он натырил знатную коллекцию фарфора – теперь она в местном краеведческом музее. Единственное что – был лоялен императору и блюл честь царского генерала. По крайней мере, в Красную армию вступить отказался. Потому его и расстреляли. А перед этим выкололи глаза.

Я выбрал этот город из-за тебя, любимый. Я тоскую по тебе, хочу тебя – на расстоянии еще больше, мечтаю делить с тобой завтраки и ужины, перед грозой снимать с балкона твои рубашки, накрывать подушкой будильник и будить тебя поцелуем в пушистую ложбинку над копчиком. Пусть не в тех словах, как ты хотел, но это истинная правда. Завтра я возвращаюсь, потный, загорелый и с ведром абрикосов. Я хочу расстаться с железнодорожной пылью в твоей ванной, хочу, чтобы ты вымыл мне голову, заварил чай с мятой и отнес меня на синий диван. Пусть будет петь твоя любимая Каллас, или какая другая оперная пискля, ничего.